Коррида
Александр ГЕНИС
В Канаде интеллигентные люди не любят хоккея, в Англии – футбола, в Японии – сумо, в Италии – мафию, в Испании – корриду. Это и понятно. Мы тоже не желаем, чтобы иностранцы видели в нас медведей или космонавтов. Никому не хочется соответствовать национальному стереотипу. Гордые выделяются из толпы, остальные ценят то, что делает уникальным их культуру. Например, корриду.
Испанцы, попав в Европу последним из ее великих народов, до сих пор чувствуют себя здесь не совсем уверенно. Всего поколение назад Мадрид, вопреки географии, был ближе к Мехико, чем к Парижу. Многолетняя почвенническая диета, насаждавшаяся при Франко, сводила испанскую культуру к Дон-Кихоту и фламенко. В противовес этому малому туристическому набору сегодня здесь царит космополитический дух. Центральные события последнего десятилетия – барселонская Олимпиада и севильские торжества по случаю пятисотлетия плавания Колумба – открыли миру новую, западноевропейскую Испанию. Элегантная и эффектная, она наконец заменила трехчасовую сиесту сорокапятиминутным ланчем и перестала выделяться среди соседей. Сегодня разница между Испанией и Францией такая же, как между испанским рестораном и французским: цены ниже, порции больше.
Уже встав с Европой вровень, Испания так и не изжила провинциальных комплексов. Поэтому она прячет от иностранцев все, что отличает ее от них. В том числе – бой быков. Коррида не идет к круассанам. Она не вписывается в европейскую Испанию. Она слишком вульгарна и простонародна. Ее слегка стесняются. Что бы ни говорили классики, коррида – это атавизм, вроде киотских гейш, костоломного бангкокского бокса, карибских петушиных боев, хвоста или чрезмерной волосатости. Не то чтобы вас не пускали на корриду. Конечно нет, тем более, что ее не скроешь – она напоминает о себе афишей на каждом столбе. Другое дело, что мадридские гиды предпочтут повести вас в оперу, барселонские – познакомить с современным искусством, остальные – отправить на пляж.
Но вы не даете себя провести. Вы знаете, что такое коррида, отличаете пикадоров от матадоров и даже немного говорите по-испански: мулета, колета, карамба. Вы держите в голове все ритуалы тавромахии, ибо выросли на Хемингуэе, смотрели Гойю, слушали «Кармен» и читали газетные репортажи, обычно начинающиеся словами, которыми Св. Августин описывал гладиаторские сражения: «Сперва это жестокое зрелище оставляло меня равнодушным». Короче, вы знаете все – но не себя. Вы не знаете, как отнесетесь к тому, что через полчаса на этой нарядной сцене совершится зверское убийство, оплаченное, кстати сказать, и вашим билетом. Честно говоря, вы и пришли-то сюда только затем, чтобы это выяснить. Дилетанту это сделать проще, чем знатоку. Мы смотрим в корень, потому что видим происходящее не защищенными привычкой глазами. Это тот самый освежающий прием, который использовал Толстой, описавший оперу глазами мужика, и Лагин, изобразивший футбол с точки зрения старика Хоттабыча.
Новизна восприятия компенсирует невежество. Пусть мы неспособны оценить мужественную неторопливость вероники, пусть нас не трогает отточенность матадорских пируэтов, пусть мы только по замершему дыханию толпы судим о дистанции, разделяющей соперников. Все это неважно, во всяком случае нам. Мы видим лишь всадников на лошадях, милосердно одетых в ватные латы, и потешно наряженных пеших. Сверху они напоминают оживший набор оловянных солдатиков, сбежавших из балета. Тем более, что оружие их – крылатые бандерильи и пики с бантами – выглядит вопиюще несерьезно. Самый невзрачный в этой компании – виновник происходящего. Не больше коровы, он выглядит не умнее ее.
Лишь вдоволь упившись пестрой параферналией корриды, вы начинаете уважать компактную, как в 16-цилиндровом «ягуаре», мощь быка. Равно далекий хищникам и травоядным, он передвигается неумолимо, как грозовая туча, видом напоминая стихию, духом – самурая. Что бы он ни делал – невозмутимо пережидал атаку или безоглядно бросался на врага, – ярость в нем кипит, как свинец на горелке. Собаки нападают стаей, кошки из-за угла, но бык – всегда в центре событий. Завоевав наше внимание, он постепенно подчиняет себе всех, превращая мучителей в свиту. Только тот бык, который утвердился в царственном статусе, заслуживает право на поединок. Прежде чем сразиться с быком, человек должен признать в нем равную себе личность. Как и мы, бык не может избежать смерти, но, как и мы, волен выбрать виражи, ведущие к ней.
Коррида – та же дуэль, где джентльмен не может скрестить шпаги со слугой, ибо подневольный человек лишен достоинств свободного. Равноправным соперником делает свобода воли, а не тупая сила – никому не придет в голову драться с трактором. Животными, впрочем, тоже можно управлять, как лошадью. Их можно стричь, как овец, доить, как корову, есть, как свиней, и разводить, как кроликов. Однако высшее предназначение зверя состоит в том, чтобы с ним сражаться. Все наши битвы – междоусобицы, коррида – война миров. Бык таинствен и непредсказуем, как природа, что заключена в нас. Чтобы верно понять смысл поединка, представим себе, что бык – это рак, с которым надо бороться не на больничной койке, а на безжалостно залитой солнцем арене. Сражаясь с быком, мы сводим счеты со своим прошлым.
Бык – это зверь, которым был человек. Чтобы мы об этом не забывали, на арену выходит тореро. Если угодно, матадор – это антибык, предел рафинированной цивилизации. С трибуны он выглядит аккуратной шахматной фигуркой. Сложный и дорогой наряд, доносящий до нас моду прекрасного просветительского века, символизирует красоту и порядок. Узорчатый жилет, белые чулки, тугие панталоны – от золотого шитья на матадоре нет живого места. Неуместность костюма оправдывает его старомодную роскошь. Мистерия убийства, достойна торжественных одежд. К тому же, матадору должно быть не удобно, а страшно. Собираясь на работу, он, как солдат, обряжающийся перед боем в чистую рубаху, готовится к смерти – своей или чужой.
На арену матадор выходит не спеша, давая себя разглядеть и собою насладиться. Все мужчины ему завидуют, а женщины любят. Он – избранник человеческого рода, честь которого ему предстоит защищать. Матадор должен показать, чего стоит невооруженный наганом разум, когда он остается наедине с природой.
В такой перспективе коррида не имеет ничего общего со спортом – она глубже его. Атлетическое состязание показывает, как человек преодолевает себя в борьбе с собой или другими. Коррида же, напротив, демонстрирует обоюдную уязвимость ее участников. Пуская кровь, она заостряет внимание на плотской природе всего живого. Утверждая красоту жизни, она утрирует ее хрупкость. Говоря проще, коррида нас пугает. Только нельзя путать ее с теми «американскими горками», которые устраивают в Голливуде. Эта лесопилка эмоций с такой монотонностью чередует испуг с облегчением, что укачивает до тошноты. Коррида же, как жизнь, не знает хеппи-энда и, как смерть, не бывает скучной. Борясь с этим, гуманисты пытаются цивилизовать бой быков, лишив его финала. В Провансе, скажем, матадор обходится сорванным с рогов плюмажем. Видимо поэтому больше боя быков Прованс знаменит ароматной бараниной.
Настоящая коррида не может обойтись без убийства. Тавромахия – это искусство парадной смерти. Без нее матадорские фуэте теряют смысл. Только смерть, наделяя инфернальной глубиной карнавальные шалости, придает корриде вес и значение. Но неуклюжее убийство – позорная казнь. Нет ничего страшнее неумелого палача. Мучая зрителей больше быка, он тычет врага, пока тот не истечет кровью, освободив нас от зрелища своих страданий.
Бедная коррида, которой часто довольствуются в Латинской Америке, не имеет право на существование. Как всякая нищета, она унижает не только тех, кто от нее страдает. Удавшуюся корриду должен завершать удар, оправдывающий смерть.
Вы догадываетесь о том, что дело подходит к концу, по аскетической серьезности происходящего. На арене прекращается многолюдная суета. Кончилось время опасных игр. Сорвав овации, матадор уже показал себя, но лишь последнее испытание делает его достойным своей профессии. До сих пор он пленял выучкой, мастерством и смелостью. Теперь он должен проявить характер. Отбросив эффектные позы, забыв о себе и зрителях, он стоит как вколоченный, вызывая быка на атаку. Мы торопим финал, не в силах сносить истому промедления.
Бык не выдерживает первым. Нагнув рога, он бросается в бой со стремительностью ядра и инерцией поезда. Сдержать этот приступ может лишь то, что сделало нас царем природы: воля и интуиция. Первая нужна, чтобы не дрогнуть, дожидаясь нужного момента, вторая – чтобы выбрать его. В это единственное мгновение матадор должен нанести удар в уязвимое место, размером не больше яблока. В момент высшей сосредоточенности все движения приобретают обманчивую замедленность. Кажется, что матадор остановил время. Вошедшая до рукояти шпага убивает быка раньше, чем он об этом узнает. Продолжая порыв, туша его несется вперед, но это уже не крылатый порыв, а судорога трупа. Бой завершился смертью одного и победой обоих.
Трудно спорить с теми, кто считает корриду варварским зрелищем. Она ведь действительно пришла к нам из первобытных глубин, как страх и любовь. Живая окаменелость, коррида – машина времени, переносящая к заре мира, когда люди боролись за существование не с собой, а с другими. Возвращая нас в эту героическую эпоху, коррида обнажает экзистенциальные корни жизни и оголяет провода страсти. Поэтому я всем советую побывать на корриде, хотя далеко не каждому стоит на нее возвращаться. Дело не в том, что больно смотреть на быка. Он уходит в разгаре сил, красоты и ярости, сполна прожив свою жизнь. У быка не осталось дел и долгов, и шпага принесет ему меньше мучений, чем старость. Мне, повторяю, не жалко быка. И на корриду я не пойду, сочувствуя не ему, а матадору. Каждый убийца наследует карму своей жертвы, и я слишком давно живу, чтобы выяснять отношения с природой.
Поле боя
Первая в Испании арена для боя быков – plaza de toros – была построена в городке Ронда, неподалеку от Малаги, в 1775 году. До этого бои устраивались прямо на городских площадях, и жители окрестных домов выходили на улицу, уступая свои балконы знати. Но площади были плохо приспособлены для боев. Во-первых, и копыта быков, и ноги тореро скользили на мощеной поверхности. Во-вторых, из-за того, что площади были четырехугольными, бык часто загонял лошадь в угол. Арены решили эти проблемы – они вмещают куда больше зрителей, имеют хороший обзор из любой точки, и их геометрия не позволяет быку лишить тореодора оперативного простора. Ряды на арене расположены амфитеатром. Зрители сидят на деревянных или каменных скамьях, есть, впрочем, несколько лож с мягкими стульями для высокопоставленных особ. Все остальные, чтобы не застудить зад, могут взять на прокат подушку. Если матадор вдруг разочарует зрителей, они вправе закидать его этими самыми подушками. Та сторона арены, на которую обычно светит солнце, называется sol (солнце), и билеты на нее стоят дешевле, чем на сторону sombra (тень). Места sol у sombra, откуда солнце временами уходит, имеют среднюю цену. При каждой арене обязательно есть медпункт и небольшая часовня, где матадоры взывают о заступничестве у своих небесных покровителей.
Самые большие арены для боя быков в мире – Plaza Monumental в Мехико и Plaza Monumental de Las Ventas в Мадриде – вмещают пятьдесят тысяч зрителей. Особым статусом обладает арена в Ронде: выступление на этой площадке для матадора равносильно присуждению, например, Букеровской премии в менее кровавом искусстве.
Час быка
Коррида – опасный спорт, и не всегда победителем здесь выходит человек. Согласно испанской статистике, чаще всего гибнут и получают разнообразные увечья новильеро – молодые тореро, сражающиеся с неопытными бычками-трехлетками. Вторыми в этом списке идут бандерильеро, за ними – пикадоры, и только на четвертом месте по количеству трагедий – матадоры. С 1747 года, когда началась письменная история корриды, погибло более семисот тореро.
Драматургия
Гибель быков в трех действиях (терциях) с прологом и эпилогом.
В первой терции корриды участвуют матадор и его помощники. Им нужно раздразнить быка, чтобы тот рассвирепел. Потом на арену выходят конные пикадоры. Их задача – обескровить врага и лишить его сил. Уколом пики всадник проверяет реакцию быка на боль и одновременно ослабляет его шейные мышцы: голова быка опускается ниже, так его легче будет заколоть. На лошади – пето, защита из брезента, набитая ватой, глаза закрыты шорами. На всаднике – хьеррос, доспехи, защищающие ноги.
Вторая терция – терция бандерилий. После борьбы с лошадью бык устал, поэтому перед финальной сценой боя его надо «развеселить». Для этого ему в холку втыкают бандерильи – палки длиной 70 см, украшенные разноцветными бумажками и заканчивающиеся острием с зазубриной. Они застревают в коже и, когда бык двигается, причиняют ему боль. Однако от этого бык только храбреет и рвется в бой. Эпизод с бандерильями исполняет бандерильеро. Сначала он дразнит быка издали и, когда животное бросается на него, сам бежит ему навстречу, подпрыгивает на ходу и вонзает пару бандерилий в живую плоть. Если он попал в цель, то бык, почувствовав жуткую боль, на несколько мгновений останавливается – и эта короткая остановка спасает смельчака. Если же бандерильеро промахивается, то рискует получить убийственный удар рогом.
Третья, заключительная, терция, называется фаэной и должна закончиться убийством быка. Но прежде матадор обязан показать свое владение мулетой и «загонять» быка. Почувствовав, что настал подходящий момент, он берет шпагу и ведет мулету к копытам, чтобы бык опустил голову. Потом вонзает шпагу по самую рукоять между лопатками. Если удар точен, то шпага протыкает аорту, и бык падает замертво. Если нет, быку наносится второй удар – теперь уже в спинной хребет – пагой, увенчанной крестом.
Русская торера
Во всем мире не больше десятка женщин-матадоров. Единственная русская из них – Лидия Артамонова. Она занимается конной португальской корридой, в которой, в отличие от испанской, быка не убивают, а связывают и уводят. На сегодняшний день в послужном списке отважной тореры почти шестьсот побежденных быков. Летом этого года Лидия собирается показать корриду в Москве. Она уже пригласила поучаствовать в этой затее своих коллег из Испании и Португалии.
Бык-храбрец
Так можно перевести испанское toro bravo – название бычьей породы, специально выведенной для корриды. Торо браво обладает вспыльчивым нравом и атакует, даже когда ему ничем не угрожают. Любое другое животное от боли обращается в бегство, но этот бык только храбреет и распаляется. Его бойцовский характер – результат многовековых человеческих усилий. На специальных фермах отбирают потомков самых агрессивных родителей, причем смотрят не только на папашу-быка, но и на мамашу-корову. Самые опасные быки – с фермы Миура. От их рогов погибло больше всего тореро. Быки – дальтоники, к тому же близорукие. Раздражает их не цвет, а движение. Так что красная мулета и сияющий костюм матадора больше привлекают внимание зрителей, нежели животного.
Источник информации:
По материалам журнала «GQ»
